Я расскажу Вам про войну…

Я расскажу вам про войну…

Так как ее помнят мои родные.

Бабушек уже нет в живых. Один дед погиб на фронте, второй лил сталь в тылу, ковал победу в прямом смысле этого слова. Он и остался на посту, при плавильных печах завода «Электросталь», даже когда немцы подошли совсем близко к Москве и был дан приказ об эвакуации мирных жителей из Москвы и Подмосковья.

Моя мама рассказывает о том, как в серый и тревожный день вошли в город сибирские полки, шли размеренным маршем по пустым улицам и женщины шептались за занавесками «Сибиряки идут! Сибиряки!» и мама поняла — не отдадут!

Не город — их, детей и женщин, стариков-родителей — не отдадут.

Пришли, успели, защитят!

И они поехали в Сибирь в эвакуацию, в Новосибирск.

Из теплушек их поселили в театр.

Те, кто успели занять ложи роскошествовали, остальные — в партере и на балконе, все вместе.

Моей прабабушке удалось снять где-то угол — часть комнаты, отгороженной занавеской и там и обосновались с двумя маленькими детьми, одним подростком и тремя взрослыми. И это было счастье!

За занавеской каждый вечер, как раз, когда детей укладывать надо, выпивали мужики, пели песню «Три танкиста — три веселых друга» и стучали кулаками по столу в такт песне.

И было счастьем молоко замороженное кружочками для дистрофичных, золотушных детей, которое можно было выменять на рынке, сняв с себя последнее, но спасти детей.

Это было счастьем для моей прабабушки, которая в голод 30-х годов на Украине потеряла двоих детей из пяти — нечем было накормить, просто неоткуда было взять еду, ее не было!

«Кусайте мои руки, мне больше нечего вам дать», — говорила она своим детям.

Не могла она потерять и внуков, пока была хоть какая-то возможность найти для них еду.
Кто мать, тот поймет.

Мой папа своими воспоминаниями о войне делиться неохотно. Не может. Очень больно. Очень-очень больно, спустя всю прожитую жизнь. Его война — это ГОЛОД.

Г О Л О Д.

Причем не только во время войны, но и после.

Его отца убили в начале войны. Остались мама, тетка и бабушка. Тетка не работала, ее в начале войны столкнули с переполненного трамвая и ей, молодой и красивой девушке, отрезало ногу. По самое бедро. Сами понимаете, не до протезов было в то время — немец наступал. А на костылях какой из нее работник? А бабушка — иждивенец. Рабочая карточка только у матери.

Мой папа просил милостыню — хлебушек. Ему подавали горсточку хлебных крошек — у всех же свои рты хлебушек дома ждут.

И он так боялся рассыпать эти крошки по дороге домой!

Из крошек варили супчик и пили его очень горячим по глоточку м е д л е н н о.

Если сейчас спросить моего 81-го летнему папу, что такое счастье, он, как и тогда, ответит — «принести еду домой».

Я не заканчиваю — продолжайте Вы, мои читатели, воспоминаниями вашей семьи в комментариях ниже.

Пусть это станет нашей «Стеной памяти» — во все дни, месяцы и года — пишите!

Фотография: Никитин В. «Неизвестная блокада. Ленинград 1941—1944: Фотоальбом»